ИСТИНА

Как известно, роман М.А. Булгакова отличается высокой степенью металитературности и, шире, метатекстуальности: в нем содержатся аллюзии на различные произведения как русской, так и мировой литературы и оперного искусства/музыки (ср. прежде всего их анализ, принадлежащий Б.М. Гаспарову). Причем эта соотнесенность носит во многом, если не прежде всего, игровой иронический характер (ср., например, проанализированные Б.М. Гаспаровым грибоедовские мотивы и не рассмотренную им сцену «причащения» Маргариты во время Великого бала у сатаны, отсылающую к опере Ш. Гуно «Фауст»; ср. также наблюдения И.З. Белобровцевой об игре как об одном из самых важных понятий в аксиологии автора «Мастера и Маргариты»). Металитературность проявляется также во взаимообратимости двух текстов — романа о Мастере и романа Мастера о Понтии Пилате. Последняя фраза, которой Мастер хотел бы закончить (и заканчивает, если считать, что последняя из приведенных в романе его глав является действительно завершающей) свой роман, является одновременно заключением и основной части произведения, и его эпилога. (Правда, поскольку автор не успел довести правку в последней редакции до самого конца, неясно, сохранил бы он этот повтор в эпилоге.) Получается, что Мастер одновременно оказывается и героем булгаковского романа, и как бы творцом всего булгаковского текста. Роман описывает сам себя, замыкается на себе самом, превращая реальность (прототипический план: Мастер – Булгаков, Маргарита – Елена Шиловская-Булгакова) в своеобразный вымысел. А.В. Злочевская не случайно характеризует «Мастера и Маргариту» как метароман. Металитературная природа произведения обусловливает отсутствие в нем конечной смысловой и экзистенциальной инстанции. Не-обретение Мастером «света» объясняется, помимо всего прочего, тем, что он (а не Бог) – творец всего художественного мира романа, а потому не может даровать сам себе высшее бытие. И именно по этой причине он, а не Иешуа «отпускает», освобождает Понтия Пилата: и пятый прокуратор Иудеи, и бродячий философ – плоды фантазии Мастера. Эта фикциональность иронически сочетается с установкой на достоверность повествования о Понтии Пилате (более аутентичные, чем евангельские, имена и названия и т. д.) Другая ключевая особенность булгаковского романа: амбивалентность мотивов и семантики персонажей (не-воскресение Иешуа – «просто человека» в романе Мастера и наделение его атрибутами Бога в обрамляющем повествовании, Левий Матвей – яростный мститель в ершалаимском пласте и Левий Матвей – воплощение кротости и смирения в московском, Воланд и его свита как воплощение негативного начала и они же как благие помощники и т. д.) Поэтика «Мастера и Маргариты» имеет постмодернистскую природу. ( Вопрос о постмодернистской основе поэтики «Мастера и Маргариты» был поставлен И.З. Белобровцевой и С.К. Кульюс.) Постмодернистские принципы булгаковской поэтики в полной мере сложились, по-видимому, именно в «Мастере и Маргарите», причем на завершающей стадии работы над романом. Это была тенденция времени, отразившаяся как в неподцензурном романе, написанном в метрополии, так и в одном из лучших романов русской эмигрантской литературе, созданном в одно время с «Мастером и Маргаритой», – в «Даре» Владимира Набокова, – произведении, для которого также характерны автобиографическая соотнесенность героя и автора, вкрапление ионтекстов, «центонно-цитатная» литературная основа и металитературность.