ИСТИНА

Одно из важнейших определений культуры характеризует ее как «негенетическую» память коллектива. Культура всегда связана с историей, подчеркивает Ю.М. Лотман, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека и общества . Описывая «Петербургский текст» в русской литературе, В.Н. Топоров делает акцент на том, что миф изначально связан с обрядом, но не с жанром и не с языком: основополагающими в мифе являются его внутренняя структура, совокупность мотивов и возможность трансформационных представлений . Развивая мысль Топорова о топонимических текстах, можно утверждать, что в русской культуре глубоко укоренен «итальянский текст». Понятие «итальянский текст в русской культуре» вмещает в себя широкий круг текстов, обнаруживающих как явные переклички и заимствования, так и скрытые литературно-языковые влияния. Русский «итальянский текст», включающий в себя в себя другие топонимические тексты, самыми крупными из которых являются «венецианский текст» (русская венециана ) и «римский текст» (русская рим- лиана ), сформировал собственный устойчивый словарь и разнообразные коннотативные смыслы, через призму которых сам этот «текст» воспринимается как устойчивое целостное образование. Культурный диалог Италии и России начинается приблизительно с XVIII в., прежде всего, когда в России получают распространение переводы либретто, а также русские переложения итальянских «commedia dell’arte». Культурный диалог Россия – Италия, однако, является частью начатой на заре современной эпохи самобытной переработки русской культурой культуры европейской, которая вылилась во взаимовлияния в различных сферах культурной жизни. Образ Италии в русской картине мира неразрывно связан с именем писателя и искусствоведа П.П. Муратова, который внес неоценимый вклад в ее культурное понимание: первый том знаменитой книги «Образы Италии» вышел в 1911 г. и сразу же возымел невероятный успех. В разные периоды Италия служила только историческим фоном, способным возвращать к истокам, именно по этой причине «русская Италия» часто идеализировалась: «Иногда Италия представляется мне моей собственной квартирой. Вот ее приемная – Венеция… Вот моя библиотека и картинная галерея – Флоренция. Вот мой деловой кабинет – Милан. Вот Рим – моя святая святых, склад ценностей неизреченных, собранных моими предками и мной преумноженных… А вот мой балкон – это Неаполь» (из статьи М.А. Осоргина «По этапам экскурсантских мытарств» (1912)) . Идеализация Италии и нежелание замечать развивающийся со второй половины ХХ в. в итальянской культуре «анти-миф» продолжает характеризовать русскую картину мира, даже несмотря на то что послевоенный неореализм с натуралистичной безжалостностью обнажает брутальное «дно» нарядно приодетых фасадов . Речь здесь идет, прежде всего, о творчестве таких «неудобных» классиков итальянской литературы, как П.П. Пазолини, показавший в «Шпа- не» (1955) не вечный ренессансный Рим, а город нищеты и задвор- ков, не вписывающихся в благопристойную картину итальянской жизни , а также о книгах итальянского писателя и журналиста К. Малапарте («Malaparte»: букв. «злая доля») «Капут» (1944), «Шкура» (1949) или «Проклятые тосканцы» (1956) . Произведения Пазолини и Малапарте являют собой идеальный образец стиля, этики и эстетики для создания не «реалистического» портрета эпохи, а для выстраивания пространства для альтернативной логики, опровергающей силу воздействия мифа. Выступая в передаче «Виени виа кон ме» , итальянский актер, режиссер и сценарист Р. Бениньи говорил о том, что детям читают страшные сказки, чтобы донести до их сознания мысль о принципиальной возможности победить зло. В 2006 г. в издательстве «Мондадори» вышла книга Р. Савьяно «Гоморра» , которая являет собой образец «нового журнализма» с соблюдением всех формальных признаков документальной прозы. Книга Савьяно фактически оплакивает итальянское общество, «которое само не знает, что уже давно живет в постапокалиптических условиях – УЖЕ свершившейся социальной катастрофы. <…> И, надо сказать, ездить после этой книги по Италии как раньше – с муратовскими “Образами” под мышкой – как-то странно» . Силой своего слова автор «Гоморры» последовательно противопоставляет Слово – молчанию/замалчиванию/лжи и возвращает литературе ее высший смысл. Но, вероятно, даже не столько книги, сколько именно медийный обличительный голос Савьяно продолжает вызывать лавину ярости и самой злостной критики со стороны наиболее видных итальянскиx политиков . С. Берлускони, например, на страницах национальной газеты «Ла Репубблика» назвал его главным творцом отрицательного образа Италии . Продолжение трагической истории юга Италии следует в «неа- политанском квартете» Э. Ферранте , через историю двух подруг рассказывающей о жизненных драмах бедного квартала Неаполя и всей страны – от фашизма и господства мафии до расцвета коммунистического движения. Трагический водевиль современной Италии представлен в творчестве «юных людоедов» («gioventù cannibale»), прежде всего, в «Супервубинде» (1996) А. Нове , а также в написанных в религиозно-философском духе учения Шопенгауэра романах Н. Амманити, которые воспроизводят одиночество в благополучном мире, «застроенном особнячками со светящимися окнами и аккуратными палисадниками, с припаркованными перед воротами джипами» , и показывающими, что жизнь – это ад, непрестанное страдание, и любые усилия освободиться от мучений приводят лишь к тому, что одно страдание заменяется другим. Особого внимания в связи с итальянским «анти-мифом» заслуживают романы М. Мадзантини, живописующие тихую запруду современной Италии, где «акулам суждено прозябать в лягушачьем болоте в полной уверенности, что от боли всегда можно отвернуться в другую сторону» . В эту традицию анти-гетевских «Итальянских путешествий» или анти-муратовских «Образов Италии» встраиваются книга «Записки оккупанта» Э. Султанова , в основе которых лежит путешествие в обществе Джузеппе Гарибальди, создавшего на месте простого географического положения новую страну (и – соответственно – миф о ней). «Оккупация» Султанова – это знакомство с жизнью, которая открывается во время прогулок по тайным улочкам итальянских городков. Это проникновение в тайны Италии Медичи и Берлускони, Гарибальди и Муссолини. Это познание философии Итальянского Футбола – второй по значимости после Ватикана религии, с собственной неповторимой эстетикой и обрядами. Несовершенство внедренной в русское сознание традиционной модели идеальной страны под названием Италия, к осознанию которого ведут «Записки оккупанта», проступает и со страниц этнографически-жизненного нарратива «Чувство Капучино» Н. Де Анджелис , действие которого разворачивается в крошечном альпийском местечке Триальда, показывающим быт «маленькой Италии», далекой от знаменитых галерей и музеев. Современная итальянская проза показывает Италию как единственную в мире лабораторию, способную порождать Ботичелли, и Берлускони одновременно , в то время как в основе современного восприятия Италии в России по-прежнему лежит искусственная модель края бесконечной «dolce vita», во многом создаваемая медиадискурсом , который строится на интенции убеждения как персуазивного воздействия, что обусловливает наличие в нем риторической модальности с субъективной доминантой. Следует отметить в этой связи, что анализ образа Италии в разных общероссийских СМИ также демонстрирует весьма ограниченное представление о стране в целом, что может быть связано с неполным освещением в прессе фактов и событий .