ИСТИНА

ранней истории отечественного ландшафтоведения был краткий период, когда географы считали предметом географии пейзажи. Известные российские географы - А.П. Нечаев, А.А. Борзов, В.П. Семенов-Тян-Шанский - опубликовали целые монографии на данную тему. В своих работах они пытались показать, что пейзажи можно исследовать научными методами, и что "господа-художники" только выиграют, если они будут обладать их (авторов) научными знаниями. Данный период не получил должного анализа ни со стороны современников, ни историков науки. От пейзажной трактовки ландшафта российские географы отказались в 1920-х гг. без дискуссии, посчитав, что ландшафт представляет собой достаточно протяженное природное объект («тело») без запаха, цвета и звука. Можно предположить, что “пейзажная трактовка” ландшафта была связана со своего рода лингвистической ловушкой. В европейском изобразительном искусстве эти два термина не были полными синонимами. Собственно ландшафтная живопись отличалась изображением дальних перспектив, типичных местностей, могла быть устрашающей и неприятной, ассоциироваться с разными идеями – от романтизма до патриотизма, и стремилась к натуралистическому изображению деталей. Пейзажная живопись представляла собой изображение средних и ближних планов, уникальных местностей, внушала исключительно лирические чувства, была безыдейна (по выражению одного критика - "disinterested pleasure“), и не избегала подчеркнутую субъективность в передаче природы. Но на русский язык оба термина переводились только как "пейзаж". Отсюда присутствие импрессионистских мотивов в описаниях Борзова и Нечаева и внимание к краскам, звукам и запахам "ландшафта" у В.П. Семенова-Тян-Шанского или его же странное утверждение, что почва не является компонентом ландшафта, потому что ее можно увидеть только на склонах в обнажениях. Выход из лингвистической ловушки был найден в конце концов в транслитерации немецкого слова «Landschaft».