Аннотация:Существование местного самоуправления в Херсоне второй половины Х в. остро дискутируется в историографии. Ранее наличие в городе протевона («первенствующего»), а в более раннее время – «патеров города» и экдиков, отливка монет с монограммами, обозначающими «полис Херсон», тезис Константина Багрянородного о мерах противодействия восстанию херсонитов однозначно трактовались как проявления если не автономии Херсона, то его стремления к максимальному обособлению от империи. С данным тезисом весьма удачно полемизирует С.Б. Сорочан в монографии Византийский Херсон (вторая половина VI – первая половина Х вв.) (с. 582-679).
Однако хотелось бы обратить внимание на то, что данный вопрос рассматривается в историографии исключительно в юридической плоскости: существовали ли в городе некие институты самоуправления. Имеющиеся на сегодняшний день данные говорят скорее об их отсутствии, чем о наличии. Но ликвидация самоуправления де-юре еще не означает его отсутствия де-факто. При этом, повторюсь, речь идет не о сепаратизме, а о самоорганизации населения города или его элиты, среди представителей которой были семейства, достаточно влиятельные для того, чтобы порой (не так часто, чтобы можно было говорить о тенденции) добиваться для своих представителей должности стратигов Херсона. Напомню, что этот пост во второй половине Х в. занимали представители родов Цула и Херсонитов, а представитель рода Калокиров выполнял (хотя и вероломно) важнейшую миссию к «катарохонту росов».
Цулы как минимум дважды занимали должность стратига Херсона (помимо многочисленных моливдовулов Георгия, обнаружена печать Льва Цулы, также стратига), а другие представители этого рода имели имперские чины и, значит, служили в фемной администрации. Поэтому, есть основания полагать, что херсонская знать обладала значительным лоббистским ресурсом, что позволяло ей порой (но не часто) «приводить» своих земляков на должности местных стратигов. Примерно за 60 лет (ок. 950 – ок. 1010 гг.), согласно таблице стратигов Херсона, составленной Н.А. Алексеенко на основе опубликованных моливдовулов, на этой должности побывало 13-16 человек, из них только трое (Михаил Херсонит, Георгий и Лев Цулы) почти наверняка были местными уроженцами.
Тот факт, что урожденные херсониты периодически оказывались во главе херсонской фемы, при том, что стратиг должен был назначаться не просто в Константинополе, но и «из здешних» для Константина Багрянородного и Продолжателя Феофана, т.е. из столичного офицерства или чиновничества, свидетельствует о серьезных связях, которые представители херсонской элиты имели в столичных «коридорах власти». Об этом же говорит и регулярное повышение херсонских чиновников в табели о рангах.
О том, какова была численность херсонской элиты, так же как о месте и условиях ее проживания в Херсоне, сведений в источниках Х века нет. С.Б. Сорочан попытался реконструировать число «первенствующих» граждан города ретроспективно, обратившись к истории репрессий, учиненных в 710 г. Юстинианом II против херсонитов. Отталкиваясь от сообщения Скилицы в пересказе Кедрина о том, что в заложники к императору отправили 41 протевона, а семерых изжарили на вертелах на месте, исследователь приходит к выводу, что в начале VIII в. в городе проживало «около 50 семей первенствующих, вместе с их домочадцами приблизительно 300 человек». Учитывая, что в классический фемный период родовой знати как сословия в Византии не существовало (в VI-VII вв. она была полностью разгромлена, о чем, в частности, свидетельствуют и репрессии Юстиниана II, а в Х в. только начинала формироваться), «социальные лифты» были весьма мобильными. Поэтому, полагаю, что предложенная С.Б. Сорочаном экстраполяция некорректна. При том, что экономические условия существования в VIII в., когда город переживал как минимум стагнацию, и во второй половине Х в., когда он успешно эксплуатировал свои транзитные возможности на международных торговых путях, были различны. Богатых и влиятельных семей могло стать и больше, и меньше (в этом случае их богатство было очень значительным). Но вряд ли в таком небольшом городе богачей было более нескольких десятков.
Но сколько бы их ни было, это была настолько сплоченная и влиятельная группа, что ее опасался сам император. Полагаю, что именно ее «восстания» или «совершения чего-либо противного царским повелениям» опасался Константин Багрянородный. Это ей принадлежали корабли и товары, которые можно было обнаружить в портах Южного Причерноморья, это она договаривалась с печенегами как по своим делам, так и по делам императора. Это она поставляла им шелка, красные кожи и другие предметы роскоши. Это ей принадлежали рыбозасолочные цистерны, рассчитанные на десятки тонн рыбы каждая. И поэтому совершенно не важно, имела ли эта элита какой-либо официальный представительный орган или нет: «первенствующие» херсониты успешно вписывались во властную вертикаль и без прежних муниципальных свобод. В реалиях византийской абсолютной монархии Х в. им нужны были не свободы, а связи в столичных ведомствах, которые херсониты, судя по данным письменных источников, имели.
Как показала история русско-византийской войны 987-988 гг., в ходе которой херсониты героически выдерживали вражескую осаду на протяжении 6-9 месяцев, вся городская община (или шире – община Херсакеи) была сплоченной и готовой к тяжелым испытаниям. И формальные муниципальные свободы здесь были совершенно не важны. Гораздо важнее херсонитам было ощущать себя единым целым, гармонично совмещая свой региональный патриотизм с верностью империи и законному императору.