Аннотация:Первая драма Шиллера, “Разбойники”, в отечественном литературоведении традиционно относится к направлению “Бури и натиска”. В данной статье предпринимается попытка пересмотреть этот тезис. Интерес Шиллера к образу “сильного человека” (“Kraftmensch”) бесспорен: о нем свидетельствуют параллели между текстом “Разбойников” и драмами “бурных гениев”. Однако отношение Шиллера к этому типу персонажей более сложное, чем принято считать. Это становится очевидным при сопоставлении двух вариантов трагедии, драмы для чтения и сценической редакции. Последняя имеет вполне “штюрмерский” характер, она утверждает величие героя, который противостоит всему миру и переживает своего рода трагический триумф. Принося в жертву свою возлюбленную и себя самого, Карл Моор в сценической версии выступает в роли жреца некоей своеобразной религии. Реплики и действия Моора в финале содержат очевидные аллюзии на Евангелие, а сам герой оказывается новым искупителем, примиряющим своих товарищей с небесным Отцом. Первая редакция “Разбойников” организована иначе: образ «сильного человека» в ней рассматривается как проблема, а мессианские притязания “бурного гения” трактуются как самообман. В качестве альтернативы драматург уже в первой трагедии вводит тему “терпения”, объединяющую “Разбойников” с последующими произведениями. Эта тема ярче всего выражена в образе Луизы Миллер, вынужденной противостоять “штюрмерским” действиям Фердинанда. Представляется, что расхождение между вариантами первой трагедии Шиллера свидетельствует о том, что Шиллер уже на этом этапе критически переосмысливает штюрмерский культ “гения силы” или “сильного человека”.